— Понимаю: лучшая защита — это нападение.
— Хорошие слова, надо запомнить. На смерть нас послали — никто ведь не отправит в сердце погани армию при маршале, если на границе такая беда приключилась.
— И что — сэр Флорис этого не понимал?
— Он бакаец — они на войне умом тронутые все. Или не задумывался, или… Он невероятно своеобразный человек был, хотя и хороший.
— Не думаю, что король будет сильно огорчен вашим возвращением. Вы достаточно долго продержались, и при этом больших сил на себя так и не отвлекли. Толку в выжидании практически нет — так зачем оставаться на смерть? Наш уход, возможно, гораздо эффективнее окажется, чем все это многомесячное ожидание подмоги.
— Могли бы погань до бешенства довести — отмолить здешнюю землю, да только паствы не хватает. А бакайцы без священника не способны ни на что. Предлагал сэру Флорису по зиме смириться и перейти в нашу веру, чтобы вместе отмаливать, да он уперся — все ждал церковников при маршале.
Отмаливать? Это что еще за суеверия? Первый раз вижу, чтобы оккупированные земли молитвами освобождали. С серьезным видом говорит, хотя поди пойми этих сектантов…
— Я так понимаю, вы по-прежнему боитесь королевского гнева?
— Боюсь… Боюсь, что самим придется держать ответ. Вы приказываете, чтобы мы быстро собрались и не стали в дороге обузой? Я могу попробовать, но мне будет легче, если все будут знать, что вы сами замолвите о нас слово перед Кенгудом Восьмым.
— Что именно вы хотите получить от короля?
— Ничего того, с чем ему жалко расстаться. Землю где-нибудь в приграничье — скудную и никому не нужную. Хорошо бы бакайцев туда же — хоть и варвары, но ужиться с ними можно, а без защиты трудно нам. Только не надо нас опять на смерть бросать: два раза за одну вину не казнят. Вот чего хотим.
— Хорошо, я попробую уговорить короля.
Ага, так он меня и послушает…
— Он мудрый правитель и справедлив к тем, кто пострадал за королевство. Нас почти в два раза уже меньше стало — мы заплатили кровью. Отдых заслужен; и ни светский, ни церковный суд не должен нас осуждать за то, что мы сделали или не сделали.
— Да понял я, понял. Сколько вам надо времени, чтобы собраться?
— Все собрано. Прикажете если, то к полудню выступим.
— Удивительно — Арисат говорил, что вам на это и недели не хватит.
— Он умен для варвара, но до нас ему неблизко…
— А почему же вы из деревень людей не увели? Столько людей погубили…
— Зачем? Пока есть хоть какие-то жители в деревнях, они разоряют их и храма не трогают. Спрячем всех здесь — к утру пепелище останется. Мы не бакайцы — не выстоим. Вот и кормим погань кусочками, чтобы сохранить самое ценное.
— Жестоко…
— Мир вообще с нами неласков… Что ж, главное мы обсудили — пора бы и пообедать, а то мне уже неудобно перед гостем. Обещаю, что вам понравятся все блюда, — это хоть немного компенсирует долгое ожидание.
Так и знал, что этот тощий еретик не даст пожрать, пока всего важного не обговорим. Спасибо, что не пытается в свою веру обратить, — так есть охота, что могу согласиться.
— Верю: ваши люди, похоже, во всем мастера.
— Лучшие мастера. — Епископ указал на мои ноги. — Сапог, гляжу, у вас нет еще?
— Завтра будут.
— Наш сапожник снимет мерку, и завтра у вас будут боевые сапоги от иридиан.
— Зачем мне две пары?
— Как наденете — снимать не захотите, и будут бакайские без дела пылиться, сами убедитесь. А вот и обед!
Еда здесь, кстати, оказалась на порядок разнообразнее, чем в Талле.
И вкуснее.
Милейшие люди — не понимаю, почему бакайцы с ними общего языка не нашли. Или предрассудки мешают?
«Продолжение отчета добровольца номер девять. День шестой. Сегодня обедал у местных мормонов. Или адвентистов — не знаю, как правильно перевести на русский. Пирог с осетриной. Тушеная зайчатина. Фаршированные куропатки. Рыбный и овощной салаты. Варенные в укропе крабы. Черная икра. Ложками. С хлебом черным и белым. Плакал, вспоминая товарища Сухова и Петруху. Криптона не дали. Подумываю о смене веры — может, со своим поделятся. Если кормить будут так же, согласен даже на обрезание».
Почти все жители Талля демонстративно занимались подготовкой к пешему драпу из этих благодатных мест. Даже ночью, при свете факелов и костров, чинили старые телеги и сколачивали новые. При этом все, за исключением меня, Арисата и, наверное, Зеленого, считали, что делают это лишь ради дезинформации врага. Пойдем-то по морю — струги и плоты готовили втайне, чтобы никто из погани не заметил; занимались этим только днем — не слишком демонстративно и не забывая про маскировку.
Помимо общественной задачи каждый столкнулся с личной — надо определить, что из имущества стоит тащить с собой, а что можно бросить как малоценное. Желательно, чтобы первого было как можно меньше: большой груз при отступлении нежелателен.
Мне тоже пришлось делать этот выбор. Вернувшись от иридиан, велел Туку собирать мои пожитки — ведь он при сэре Флорисе кем-то вроде завхоза был.
Тук остановился лишь с началом ночи, сообщив, что завтра все доведет до конца. Я остаток дня бегал между кузницей, плотником, сапожником и «тренировочным закутком», не контролируя процесса сборов, о чем сильно пожалел.
Тук собрал абсолютно все, кроме трех столов, топчана, печи, избы и поленницы. Три огромных сундука из кладовой были набиты под самые крышки. На стенах не осталось ни оружия, ни щитов — даже ломаное увязал и запасные древки к копьям и топорам. Постели больше не было — спать мне теперь предстояло на голых, не слишком ровных досках. Горшки и другая глиняная посуда набиты в мешки и переложены сеном. Апофеозом хомячества Тука была связка из ухватов, деревянных вил и грабель, перемотанная соломенной веревкой. Рядом, в такой же связке, возвышалась стопка струганых досок. К ней была прицеплена медная ночная ваза и два деревянных ведра.